Мама была не нежная, не медленная, не томная. А это значит, была не «женщина» — женское из всех вытравливали. Мама была великая, монументальная, сильная: мама могла одной рукой нянчить двоих , второй — мыть полы и посуду, оперировать — третьей.

В свой выходной мама не ела чизкейки, не пила свежесваренный кофе, не читала любимое — мама и в эти дни головой была на работе, потом ехала в продуктовый, шестикилограммовые пакеты с едой на неделю тащила сама на третий этаж.

Мама не просила о помощи ни родителей, ни мужчин, многочисленно воздыхавших о ней, ни взрослого сына. Мама никого ни о чем не просила — так ее научили, так потом она научила меня.

Отогревать таких долго и бережно. В них воспитывать заново, будто с младенчества: что любви, заботы и уважения каждому будет отмерено не по заслугам и достижениям, а по той единственной мере, что ты себе отмеряешь сам.

Ран, что потом придется годами залечивать, избежать всегда можно много легче — до абсурдного элементарно (так, что вяжет язык и мне не хватает речи, но я все же скажу) :

«Просто не наноси себе ран».
(с)